Инверсия чувств, как и смена постелей, привычна для жителей этих широт
***
Я любил ждать ее, сидя на старом полу, сделанном из деревянных, пересекающих комнату поперек досок. Засохший букет полевых трав, стоявший в вазе с лета пропускал сквозь себя закатное солнце и напоминал, что когда-нибудь все так же закончиться - засохнет, потускнеет, и волновавшие раньше чувства надломятся, как стебель сухого цветка. Но даже это сейчас - горькое ощущение реальности происходящего, лишь больше подталкивало запоминать и впитывать все, что впоследствии я свяжу с ней.
Когда часы с замысловатой стрелкой начинали отсчитывать новый час, она приходила и останавливалась в дверях, и я знал, что она улыбается быть может мне или тонкой позолоченной каемке настенных часов, ловящих последние лучи дневного света. И это было каждый раз как во сне: синяя скатерть на круглом столике и книги немецких писателей на полках и пара еще на полу щедро окрашены солнечным золотом, ее серое строгое платье и нещадно убранные и усеянные шпильками волосы - она выглядела немного старше своих лет из-за этой напускной внешней чопорности. Ее маленькое и аккуратное лицо было уставшим, но губы улыбались - и я понимал, что все хорошо.
Это было тем приютом и спасением, куда стремятся уставшие с надеждой и верой в лучшее. Я сам становился младше, общаясь с ней, хотя никто из людей старших, чем я, не вызывал у меня такого восхищения, ни с кем беседы не приносили мне столько наслаждения - ее ум и начитанность делали ее желанным собеседником. Она говорила, что нам нужно сбежать в другой век - должно быть там будет пара мест для таких, как мы. Входя в комнату, она вынимала шпильки из волос, и ее короткие волосы, едва касаясь плеч, делали ее похожей на кого-то очень давно знакомого, словно сошедшего со страниц книги, которую все давно прочли.
Я смотрел на нее и не понимал, где находится граница, разделяющая желание обладать и то восхищение, то уважение, которое она вызывала в моей душе. В этом шторме единого чувства можно было блуждать долго, выискивая и отмечая разные грани того драгоценного камня, которым она несомненно являлась, от почти святого преклонения до желания. Мы встретились тогда, когда она, уже почти не спотыкаясь, научилась справляться со своими слабостями, но я целовал ее в лоб и она прислонялась к моему плечу, и в тот момент я был рад, что мне не пришлось быть ее очень-старшим-братом.
Она прерывала наши тихие разговоры своим смехом и, улыбаясь, продолжала снова говорить. Тихо - словно и я, и она боялись быть арестованными кем-то из этого века за слишком ясное мышление и осознание предстоящего миропадения. Мы понимали, что и ее, и мои внуки - да-да, именно так по-отдельности, уже застанут такой мир, что будут рады попасть даже в наш век, если еще конечно смогут осознать грязь своего времени.
Сейчас, когда прошло достаточно времени (хотя я спрашиваю себя: "Достаточно для чего?"), я способен это помнить, хотя настолько детально вспоминая, все же причиняю себе боль. Состояние равновесия стало воцаряться чаще и длится дольше, но я осознаю величину непокоренного предо мной, когда как юнец нянчусь с воспоминаниями, от которых мои мысли заражаются ядом сожаления о слишком быстро ушедших прекрасных днях.
Я любил ждать ее, сидя на старом полу, сделанном из деревянных, пересекающих комнату поперек досок. Засохший букет полевых трав, стоявший в вазе с лета пропускал сквозь себя закатное солнце и напоминал, что когда-нибудь все так же закончиться - засохнет, потускнеет, и волновавшие раньше чувства надломятся, как стебель сухого цветка. Но даже это сейчас - горькое ощущение реальности происходящего, лишь больше подталкивало запоминать и впитывать все, что впоследствии я свяжу с ней.
Когда часы с замысловатой стрелкой начинали отсчитывать новый час, она приходила и останавливалась в дверях, и я знал, что она улыбается быть может мне или тонкой позолоченной каемке настенных часов, ловящих последние лучи дневного света. И это было каждый раз как во сне: синяя скатерть на круглом столике и книги немецких писателей на полках и пара еще на полу щедро окрашены солнечным золотом, ее серое строгое платье и нещадно убранные и усеянные шпильками волосы - она выглядела немного старше своих лет из-за этой напускной внешней чопорности. Ее маленькое и аккуратное лицо было уставшим, но губы улыбались - и я понимал, что все хорошо.
Это было тем приютом и спасением, куда стремятся уставшие с надеждой и верой в лучшее. Я сам становился младше, общаясь с ней, хотя никто из людей старших, чем я, не вызывал у меня такого восхищения, ни с кем беседы не приносили мне столько наслаждения - ее ум и начитанность делали ее желанным собеседником. Она говорила, что нам нужно сбежать в другой век - должно быть там будет пара мест для таких, как мы. Входя в комнату, она вынимала шпильки из волос, и ее короткие волосы, едва касаясь плеч, делали ее похожей на кого-то очень давно знакомого, словно сошедшего со страниц книги, которую все давно прочли.
Я смотрел на нее и не понимал, где находится граница, разделяющая желание обладать и то восхищение, то уважение, которое она вызывала в моей душе. В этом шторме единого чувства можно было блуждать долго, выискивая и отмечая разные грани того драгоценного камня, которым она несомненно являлась, от почти святого преклонения до желания. Мы встретились тогда, когда она, уже почти не спотыкаясь, научилась справляться со своими слабостями, но я целовал ее в лоб и она прислонялась к моему плечу, и в тот момент я был рад, что мне не пришлось быть ее очень-старшим-братом.
Она прерывала наши тихие разговоры своим смехом и, улыбаясь, продолжала снова говорить. Тихо - словно и я, и она боялись быть арестованными кем-то из этого века за слишком ясное мышление и осознание предстоящего миропадения. Мы понимали, что и ее, и мои внуки - да-да, именно так по-отдельности, уже застанут такой мир, что будут рады попасть даже в наш век, если еще конечно смогут осознать грязь своего времени.
Сейчас, когда прошло достаточно времени (хотя я спрашиваю себя: "Достаточно для чего?"), я способен это помнить, хотя настолько детально вспоминая, все же причиняю себе боль. Состояние равновесия стало воцаряться чаще и длится дольше, но я осознаю величину непокоренного предо мной, когда как юнец нянчусь с воспоминаниями, от которых мои мысли заражаются ядом сожаления о слишком быстро ушедших прекрасных днях.
-
-
17.01.2009 в 20:55-
-
08.02.2009 в 10:07Как красиво)
Тебе надо фики писать))))))
Лис доволен)
-
-
08.02.2009 в 18:49насчет фиков нужно подумать) с фэндомом проблемы пожалуй возникнут
-
-
26.02.2009 в 11:04-
-
26.02.2009 в 13:28